Том 1. Камни под водой - Страница 80

— Прыгать надо! — крикнул Росомаха. Чепин кивнул и опустил голову, прижался щекой к палубе, передыхая в ожидании своей очереди прыгать к трапу на полубак. Росомахе нужно было прыгать первым. Боцман собрался в комок и метнулся вверх и вперед — к срезу полубака. В последние доли секунды, отделясь от палубы, он почувствовал, как дрогнула нога, и успел понять, что прыжок будет неудачным.

— А-а-а!.. — крикнул Росомаха и покатился вниз, не успев зацепиться за поручни трапа на полубаке. Его ударило о грузовую лебедку возле первого трюма, и там он застрял, а волны перекатывали через него, и трое оставшихся наверху видели только огромные черные сапоги боцмана, торчавшие над комингсом первого трюма.

— Дети, не стучите ложками, — прошипел Чепин сам себе. Потом повис на одних руках, зажмурился и разжал кисти. Он заскользил все быстрее и быстрее, переворачиваясь, ругаясь, цепляясь за все на его пути, к тому месту, где торчали сапоги боцмана.

Росомаха был жив и в сознании, хотя ударился о лебедку головой. Чепин помог боцману перевернуться вниз ногами.

— Вот и поскользнулся… — прохрипел Росомаха.

Очередная волна накрыла их обоих, а когда схлынула, они увидели возле самых глаз перепутанный клубок оборванных вант. Наверху, над самым срезом полубака Бадуков и Ванваныч закрепляли другой конец вант к поручням.

— Лезь, боцман! — крикнул Чепин, отхаркиваясь от воды, которой он наглотался уже порядочно. — Лезь, подан парадный трап…

Росомаха полез, с каждым движением медленнее и неувереннее. В голове его звенело, серый свет дня казался фиолетовым. Он понял, что теряет сознание, но все равно тянул и тянул вверх свое грузное тело.

Бадуков и Ванваныч подхватили его и отволокли к брашпилю. Туда же пробрался Чепин.

Боль сдавила голову Росомахи. Он перестал различать лица ребят. Вместо них перед глазами его замигал ясный и четкий огонек. «Так это же на Мишуковом мысу створные огни горят, — подумал он. — Маша, видишь, поскользнулся я…» Боль уступала место миру и покою.

«Полоцк» все прочнее вклинивался между скал и погружался теперь медленно. Крен не менялся, нос упрямо торчал посреди пляшущих волн весь в пене и брызгах.

Бадуков, Чепин и Ванваныч сидели на самом краю этого носа, закрывая Росомаху от ветра и брызг своими спинами, и коченели. Ниже их захлебывалась в волнах дымовая труба «Полоцка», и вид дымовой трубы, в которой плещется вода, был так странен, что они старались не глядеть в ту сторону. Но в двухстах метрах от «Полоцка» нависали над кипящей водой черные и бесстрастные скалы берега. И смотреть туда также не хотелось, потому что там была смерть — костедробилка, как выразился Чепин.

Матросы смотрели на море — только оттуда могло прийти спасение. Где-то там, торопясь к ним, расшвыривала штормовые волны родная «Кола». В ее рубке жевал папиросу за папиросой холодный человек Гастев, у форсунок в котельном стояли свои дружки-кочегары, а у штурвала — Витька Мелешин, который давно уже снял канадку Чепина и остался в одной тельняшке, чтобы легче было работать и торопить «Колу» на выручку корешей.

И Бадуков, и Чепин, и Ванваныч, коченея под ветром, ждали от «Колы» спасения и верили в него, потому что верили в свою «Колу», в мастерство Гастева, в крепкие руки друзей у форсунок, у штурвала. И каждый из них думал о своем. Бадуков повторял про себя имя Галки, и от этого имени ему становилось теплее. Чепин заставлял себя думать только о том, как он будет всем теперь рассказывать историю с «Полоцком» и какая тишина наступит, когда он дойдет до своего прыжка за боцманом. Ванваныч думал о матери: если он останется жив, никогда даже не заикнется о всей этой истории — зачем пугать старуху до смерти? И жалел свои помпы, которым вряд ли придется когда-нибудь откачивать воду из трюмов тонущих кораблей.

А Росомаха, впав в забытье, ничего не ощущал, не понимал, и только мерцающий ослепительный свет, который мерещился ему, связывал его с жизнью.

Матросы смотрели в море слезящимися, обмерзающими глазами. «Кола» должна была показаться с минуты на минуту. «Полоцк» медленно, но неуклонно продолжал погружаться. Теперь труба больше не пугала своим необычным видом, потому что совсем скрылась под водой, и только бурун на том месте напоминал о ней. Мелькнула в волнах бочка из-под капусты, и, заметив ее, Ванваныч спросил, спросил тихо, но все услышали его:

— А не хочется помирать, кореша?..

— Поддуй мне жилет, ты, раззява, — сказал ему Чепин. — Когда он туго надут — не так холодит.

— А ты мне, — попросил Бадуков, трудно шевеля застывшими губами.

Росомаха все не приходил в себя, но его размокшее, безвольное тело вдруг напряглось, скорченные руки с нечеловеческой силой стали хвататься за станину брашпиля. Боцман весь выгнулся и забился в судорогах. Троих матросов едва хватило, чтобы не дать ему размозжить голову о сталь и чугун.

— Держи его лучше, Леха! — орал окровавленным ртом Чепин.

— А я что делаю?! — огрызался Бадуков, подставляя колени под мечущуюся голову Росомахи и ловя его плоские, закаменевшие руки.

— Не надо сейчас ссориться, — просил миролюбивый Ванваныч. — Не надо!

— Заткнись! — взорвался Чепин. И оттого, что он так орал и ругался, Ванванычу почему-то становилось легче.

Судороги у боцмана кончились так же внезапно, как и начались. Он затих, глядя прямо перед собой широко раскрытыми, бессмысленными глазами. На мокром лице рыжела густая давняя щетина. Волосы перепутались и налипли на лоб.

— Эх, боцман, боцман, — с сочувствием и жалостью произнес Чепин, переводя дыхание после борьбы.