Том 1. Камни под водой - Страница 103

103

— Пороть надо, — посоветовал Шаталов, набирая дрова.

— Да он хороший! А вы — пороть! — удивилась соседка.

— Ну, тогда не надо пороть. — Шаталов виновато улыбнулся, пожал плечами и пошел к себе растапливать печку. Он и сам знал, что Петьку пороть не надо. Петька хороший мальчишка, и они приятели с ним, но слишком уж не до него сейчас… Лечь бы побыстрее, укрыться с головой, согреться, заснуть.

Шаталов растопил печку, стащил с кровати простыни, повесил их на спинку стула перед огнем, сам уселся на стул верхом и закурил. Боль в костях усиливалась, монотонная, нудная…

Все неприятности начались тогда же, когда он заработал этот треклятый ревмокардит. Удивительно глупо бывает иногда: маленький, рядовой случай становится водоразделом целой судьбы.

Шаталов — в те времена старший лейтенант, штурман гидрографического судна — запустил отчетную документацию и неделю не вылезал из каюты, занимаясь журналами боевой подготовки, актами на списание шкиперского и штурманского имущества, конспектами занятий с личным составом. От бесконечных «разделов», «подразделов», «параграфов» и «примечаний» уже рябило в глазах и почему-то чесалось за шиворотом. Сроки сдачи документации надвигались неумолимо, командир корабля при встрече хмурил брови, а конца работе все не было видно.

И вдруг приказ выходить в море: где-то на островке испортился автоматический маяк, и надо было сменить горелку. Осенняя Балтика штормила, но штурман ликовал. Он был молод. Он козлом прыгал от компаса к карте, от радиопеленгатора к эхолоту: ведь никто теперь не мог загнать его в каюту и заставить писать акты инвентарной комиссии — он вел корабль через штормовое море!

Островок был замкнут в кольцо прибоя, но штурман вызвался идти туда на вельботе. Он уверил командира в том, что уже неоднократно высаживался здесь и знает проходы в прибрежных камнях. Он никогда даже близко не был и не ведал никаких проходов. Зато он хорошо понимал, что срок сдачи документации будет продлен, если ему удастся починить маяк, не дожидаясь ослабления штормового ветра.

Нет, это не была совсем уже отчаянная авантюра. Шаталов был хорошим моряком и румпель вельбота чувствовал не только ладонью, но и всем своим существом. Просто судьба изменила… Он потерял ориентировку среди волн, бурунов, завес из брызг…

Навсегда запомнился скользкий блеск на миг обнажившегося камня под самым бортом вельбота, удар, треск ломающихся весел, перекошенные рты на матросских лицах и рык ветра… Только чудом никто не погиб. Израненные, простывшие, они больше суток провели на островке — пока не затих шторм.

Хотя Шаталов маячного огня и не зажег, но от документации избавился — угодил на полгода в госпиталь. За неоправданное лихачество ему не присвоили очередное звание, а когда началось новое сокращение вооруженных сил, демобилизовали одним из первых.

Он нашел на берегу спокойное и денежное место — работал в управлении гидрографии: клеил в лоции далеких океанов бумажки с сообщениями о каком-нибудь затонувшем в проливе Пенгленд-Ферги судне, о смене цвета буя в устье реки Жиронды или о новых навигационных знаках на Таймыре. Скоро все это наскучило до омерзения. Тогда Шаталов отправился в торговое пароходство, но там оказалось полным-полно своих штурманов со специальными дипломами. Ему смогли только предложить ближний каботаж — возить дрова из Ленинграда в Таллин. Он, конечно, отказался.

Потребовался целый год для того, чтобы Шаталов понял одну простую истину — не все гражданские моряки плавают к островам Фиджи и ловят там попугаев, а только малая их толика. Бесчисленные рыболовные сейнеры, траулеры, рефрижераторы, разные буксиры, шаланды, шхуны, катера, боты — весь этот «ближний каботаж» необходим людям не меньше, чем океанские корабли, а может, и больше.

Второй после юношеских времен период романтики кончился. Но осталась тоска по своей работе. Неважно — где и как, только пускай опять стекает с капюшона на карту холодная вода, пускай снег залепляет стекло компаса и трудно разобрать деления, пускай рвет размокшую карту игла измерителя, а тяжелый стальной транспортир мечется по кренящемуся штурманскому столу. Пускай все это будет. Его специальность — водить суда. Их учили водить в атаку эсминцы на скорости в тридцать пять узлов. Он хороший штурман, черт возьми! Он не может не плавать.

Раньше, когда он плавал много, его злили все эти штуки — стекающая на карту вода, мазутные пятна на страницах навигационного журнала, туман, скрывший береговые ориентиры, и миллион других мешающих работе мелочей. Теперь же он понял, что утомительное, обыденное преодоление всего этого и есть то, без чего жизнь пуста и неинтересна.

Шаталов устроился на рыболовный траулер третьим помощником капитана. Вернулся он с моря прямо на больничную койку и опять провалялся несколько месяцев с обострением ревмокардита. Врачи сказали: «Хотите жить — выкиньте из головы море».

Два года на берегу. Потом как-то шел через Неву, а под мостом пролезал портовый буксир. Тухлый угольный дым так явственно напомнил о прошлом, что от судорожной тоски помутнело в глазах. Обманув медкомиссию, опять ушел за селедкой в Атлантику. Вернулся теперь, сидит перед огнем и сушит простыни. И то, что в трудовой книжке отсутствует: «Не справился со своими обязанностями» — это только от людской доброты. Он действительно не справился. Просто физически не смог. Эта чертова селедка! Центнеры и центнеры плана, тряска сетей в зимнем штормовом океане, сорванные ногти, распухшие, помороженные, изъеденные морской и поваренной солью руки. Не смог. Не справился.

103