В водолазном посту Антоненко встретила тишина. Ни обычных шуток, ни обычной веселой перебранки, которыми водолазы любят сопровождать обряд одевания человека для спуска в воду, не было слышно. Антоненко показалось, что сам воздух здесь загустел от той тишины, в которой работали сейчас его матросы. Всегда веселый, шутливый хохол Сидорчук даже не взглянул на лейтенанта, когда тот вошел в пост. Повернувшись спиной к двери, он зачем-то перекидывал из бухты в бухту упругие кольца шланг-сигнала. Другой водолаз — Каблуков — возился у телефонного коммутатора.
— Что приуныли, орлы? — Вопрос повис в воздухе. Антоненко зло передернул плечами.
Гуров взял с полки тяжелые свинцовые ботинки и грузила, кинул их на металлический пол.
Нужно было раздеваться. Антоненко снял меховую куртку, китель, блеснувший новеньким золотым погоном, сел на низкую скамейку и взялся за сапоги. Кожа голенищ размокла. Сапог самому было не сдернуть.
— Товарищ лейтенант, — вдруг угрюмо сказал Сидорчук, — если действительно нужно рисковать, мы все, любой…
Антоненко не отвечал. Сапог все не хотел слезать с ноги, и Антоненко запыхался, возясь с ним. Его злило, что никто не хочет помочь. Все ждут, когда он прикажет им это.
— Разрешите пособлю? — Голос был молодой, ломкий от смущения. Антоненко оглянулся — Петров, юнга, семнадцатилетний парнишка. Юнга смотрел на лейтенанта с восхищением. Он слышал, как говорили между собой водолазы, что спускаться под баржу сейчас очень опасно, что на Каспии был вот такой же случай: висел на понтонах затопленный корабль, работали под ним водолазы. Стропы у понтонов лопнули; корабль сел на грунт. И когда потом подняли его и вытащили водолазов, то хоронить их пришлось, не вынимая из скафандров — одно месиво осталось от людей.
— Давай, давай, помогай, Петров! — с облегчением откликнулся лейтенант. Расположение юнги было особенно приятно сейчас.
Петров живо сдернул с него сапоги, помог стащить ватные брюки.
— Ого! В трусах! А вы холода не боитесь, товарищ командир?
— Ну да, не боюсь. Видишь, как мурашки бегают? — старательно улыбнулся Антоненко, растирая колени. Гуров подал ему шерстяное водолазное белье, меховые носки, шапочку. Антоненко быстро оделся.
— Готовы?
— Да.
— Снимите часы. — Гуров говорил хмуро и не глядя в глаза лейтенанту. Антоненко торопливо расстегнул браслет. Впервые чувство какой-то вины перед этими подчиненными ему людьми мелькнуло у лейтенанта. Ему захотелось скорее уйти от них, спрятаться хотя бы за резину и медь скафандра.
— Возьмите часы к себе, старшина, — тоном приказа сказал Антоненко. Он рассердился на себя за торопливость, с которой снял часы, за это мелькнувшее в нем чувство какой-то вины перед Гуровым.
Старшина помедлил. Часы лежали в ладони Антоненко. Он чувствовал тепло их металла.
— Ну!
Гуров взял часы. Водолазы растянули резину шейного кольца скафандра. Антоненко, чувствуя ноги очень легкими без привычной тяжести сапог, поднял их и сунул в ворот резиновой рубахи. Водолазы все разом, не ожидая команды, рванули в стороны и вверх резину скафандра. Антоненко закачался. Сейчас он был игрушкой в сильных руках этих людей.
«Как долго все это, черт побери, — подумал Антоненко. — Скоро уже и темнеть начнет. Угораздило же этот буксир завести баржу на камни. Дать бы капитану лет пять».
— Можно грузá? — спросил Гуров. Антоненко кивнул головой и, коснувшись подбородком влажной, холодной резины скафандра, поморщился. «Скорее бы», — опять подумал он.
Гуров и Сидорчук приладили хомут с грузами ему на плечи, и плечи согнулись под тяжестью свинца. Антоненко расставил ноги пошире. Теперь он был озабочен только тем, чтобы не показать, как гнетет и ломает его эта непривычная тяжесть.
— Можно шлем?
— Валяйте! — Антоненко хотел сказать это небрежно и спокойно, но во рту пересохло, и он закашлялся.
Гулко отдаваясь в ушах, застучали снаружи по шлему гаечные ключи, зашипел воздух — Гуров проверял воздушную магистраль. Воздух подавался нормально. Гуров перекрыл вентиль и подошел к Антоненко.
— Можно? — в третий раз спросил он, поднося к глазам лейтенанта круглое стекло лицевого иллюминатора.
— Да.
Заскрипела винтовая нарезка, и Антоненко остался один. Еще минуту назад он хотел этого, а теперь впервые ему стало страшно.
— Как слышите меня? Как слышите? — раздалось в телефонах.
— Хорошо, прекрасно, — ответил Антоненко и, волоча по палубе пудовые башмаки, медленно двинулся к выходу из поста. Чьи-то руки помогли ему перешагнуть через высокий порог.
Серый зимний день уже начинал темнеть. Солнце, так и не выглянув из-за сопок, теперь быстро опускалось обратно в море. Баржа, осев в воду, выглядела непривычно — ее палуба была ниже бортов бота.
Антоненко подошел к кормовому водолазному трапу и оглянулся. Вся его команда была на палубе: и мотористы, и боцмана, и водолазы. Антоненко хотел улыбнуться, чтобы показать им свое спокойствие, бодрость, но вспомнил, что никто не заметит его улыбки за стеклом иллюминатора. Он перевел глаза на трап. Три обледенелые ступеньки вели к воде. Антоненко, неловко переступая ногами и путаясь в шланг-сигнале, повернулся к воде спиной, взялся за поручни трапа и поднял руку, спрашивая, все ли готово и можно ли начинать спуск.
Гуров легонько ударил его по шлему. Это было разрешение. Он что-то быстро говорил при этом, — Антоненко близко видел, как шевелятся его губы и поблескивает коронка на одном из зубов. Потом Гуров махнул рукой и пошел в пост.
Антоненко стал спускаться. Через боковой иллюминатор он увидел Петрова в длинном тулупе и коротких, не достающих до ботинок рабочих штанах.